Собственные философские взгляды Парменид (ок. 540-470) изложил в работе «О природе», которая делится на две части: первая касается учения об истинно – сущее, вторая – о предполагаемом. Также Парменид исследует вопрос пути познания, который ведет к истинно – сущего, а не до предполагаемого. Еще философ впервые поднимает проблему соотношения метода познания и предмета познания.
По Парменидом существует два пути познания: первый – путь истины, путь истинной веры, или божественного познания; второй путь – это путь мысли, обманчивого неистинного знания: «Так вот я тебе говорю, – а ты послушай слов и возьми себе к сердцу – о том, какие единственные дороги рас познания существуют. Одна: > есть, а небытия нет <. Это путь убеждения, потому сопутствует он правду. А второй путь: > не является, и небытие нужно < Заявляю тебе, что эта дорога совсем непостижима. Так как ни не можешь познать того, чего нет, – это же невикональне задачи! – Ни выразить»(М. С, С 562). Правильная мысль признает только «бытие», неправильная та, которая предполагает небытие: «Надо говорить и думать, что есть то, что есть; ибо бытие существует, небытие нет ” (М. С, С 562). Стоит отметить, что такие логико – философичные и лингвистические упражнения Парменида и привели к появлению положение о подлинное бытие как о «том, что есть» – «он», то есть сущее. Именно от этого понятия впоследствии образовалось широко применяемое в философии понятие «онтологии».
Принципиальный смысл учения Парменида о бытии передан во фрагменте, сохраненного Симплиция: «Единый только остается путь мысли, что существует то, что есть. Для него есть очень много обозначений, что оно нерожденный, то и не погибнет никогда, ибо оно сплошное, незыблемое, без конца. Оно никогда не > было < и никогда не > будет <, так как оно теперь все вместе, одно, сплошное»(М. С, С 562).
Следующий фрагмент Парменида интересен по двум причинам. Во-первых, в нем воспроизводится упомянутая в Ксенофана стратегия доведения «вечности» божества, а, во-вторых, в утверждении Парменида наблюдается уже четкое орудования понятиями и словами, которые приобрели философский смысл. Проблема порождения, поставання бытия аналогичная проблеме порождения и поставання единого божества. То, сплошь не имеет родоначальников и не имеет гибели (ибо боги Гомера и Гесиода имеют родоначальников, но не имеют гибели) находится вне временных и пространственными, антропоморфические обозначенными измерениями. Для Парменида крупнейшего осложнения получило применение языковых средств воспроизведения собственного понимания существа бытия, которыми традиционно пользовались философы того времени – представала необходимость начала чисто философских понятий и терминов. Не зря Парменида считают основателем философской логики.
Следовательно, вполне очевидной становится эволюция средств философствования как умственной, отстраненной от мифологического и синкретично – чувственного мировосприятия действия: «Какого рождения ищешь для него (т. е. для бытия)? Как, откуда выросло? Не позволю тебе сказать или подумать, что оно из небытия. Ибо невозможно говорить и думать, что небытие есть. Какая потребность побудила бы его родиться позже или раньше, начав с ничего? Так, что или должен оно вообще быть, или совсем нет» (М. С, С 562).
Следующие фрагменты в первую очередь касаются воспроизведения структуры и признаков единого бытия. Это те положения, которые станут предметом защиты от нападающих учеником Парменида диалектиком Зеноном. Они касаются отрицание существования подвижности и частей единого бытия: «И не оно делимое, потому что все оно одинаковое. И не существует оно где-то в большей степени, потому что это не позволяло ему быть сплошным, ни в меньшей степени, но все есть исполнится бытием»; «… Бытие нельзя отрезать, чтобы оно не держалось бытия, оно не рассеивается везде, и не сходится вместе»; «Но незыблемое оно существует в рамках великих оков без начала, без перерыва» – «Потому что могучая Ананке – Необходимость держит его в оковах границы, его вокруг окружает, ибо бытие не должно быть незаконченным»; «То же самое в том же остается и покоится в себе самом и так неизменно там останется» (М. С, С 563). Самым сложным для мышления оказалась проблема согласования целостности бытия и отсутствия границ, границ: «Но так как последняя граница, оно закончено отовсюду, вроде массы хорошо закругленной шара, от середины везде равной силой. Потому не должно быть больше или слабее здесь или там»(М. С, С 563). Требование ограничения и одновременно отрицание признания чего-то, что бы было за чертой была удовлетворена лишь последователем Парменида Мелисса, который применил признак бесконечности к существу самого единого бытия.
Равнозначной по значению к учению о едином бытия частью творчества Парменида является и учение о средствах и путь познания. Парме -нид впервые автономизуе мышления (мышления) как средство познания бытия, и, собственно, что естественно самом философу – это отождествление мышления с предметом мысли, с самим бытием. Мы вроде движемся в обратном к чувственного сферы направлении, так, как это впоследствии Платон утверждал основой учения о взаимоотношениях мира идей и мира видчуттевих предметов. Что есть мир видчуттевих вещей, и каким он является по подобию выясняет НЕ чувственного практика, а подобие мышления, целостность мысли о бытии: «То же является мышление… и мысль…, что бытие есть. Ибо без бытия, в нем есть предмет обсуждения, не найдешь мышления»; «Ибо то же есть думать и быть» – так, как в думании повторяется бытия (М. С, С 564).
К значительным достижениям Парменида следует отнести и его космологическое учение. Даром, что философ отрицает ценность мира мнимых видчуттевих предметов, вещей. В космологической теории мы наблюдаем построение физического мира из элементов, наименее обремененных соответствиями грубой видчуттевости – света и ночи: «… с одной стороны огонь етеричного полу- мне, что есть кротким, очень легким, всегда с собой идентичным, но не идентичным с вторым. А оте второй также для себя, противоположное огня, – это беспросветная ночь, густая и тяжелая на вид. Этот порядок мира…, что напоминает правду, подам тебе во всех подробностях, чтобы никогда никакая другая мысль смертных тебя не перебежала»(М. С, С 564).