Известным представителем христианской апологетики, выдающейся личностью был Иустин (Юстин) Флавий, или Мученик (? – 165 pp.). Он происходит из семьи греческих колонистов, которые заселили палестинский город Сихем. Известно, что во время иудейских войн город был разрушен. Впоследствии, по приказу императора Флавия Веспасиана, город был восстановлен и получил другое название – «Флавий Неаполь». Состоятельные родители смогли дать сыну достойное образование, тем более, что юноша горячо стремился знаний и истины. Не случайно Иустин обращается к философии, открывая для себя различные школы поздней античности. Шли годы исканий, вдохновения и разочарований, пока им не исполнилось избрания христианской веры. Итак, Библия привела его ко Христу. Иустин осуществляет путешествие, во время которых он преподает, но уже не античную философию, а христианство, превращается в его понимании на философию надсущого. Впоследствии Иустин основывает в Риме школу христианской мудрости. Однако, злой рок постигла его. Один современный ему киник, которого Иустин подверг критике как невежды, и который завидовал успеху последнего, донес на Иустина в имперскую полицию (как известно, христиан в те времена не разыскивали специально, а осуждали по доносам). В 165 г. Иустин был казнен вместе с шестью учениками. После него остались две «Апологии», которые были направлены против язычников и «Диалог с Трифоном иудеем», письма, послания и т.п..
По основным содержанием «Диалог с Трифоном иудеем» также апологетикой, которая направлена против оппонента христианства – иудаизма. Однако, нас интересуют не столько история взаимоотношений религиозных учений, сколько философский уровень исследования фундаментальных положений христианской догматики. Остановимся на некоторых аргументах, которые не только свидетельствуют о философской образованность Иустина, что античное почву, но и новую духовную направленность. Его размышления над христианской тематикой способствовали исследованию процесса познания (гносеология), поиска истоков бытия (онтология), осмыслением человеческого назначения (антропология), чем внесли свой вклад в осознание и углубление предмета философии. Но сначала – как Иустин понимает философию.
Начнем с отношения к философии. Так сложилось, что основными теоретическими оппонентами первых христианских мыслителей были античные философы. Поэтому мужи апостольские сформировали негативно предвзятое отношение как к античной философии, так и в философствования вообще. Но уже христианские апологеты, строя теоретический защиту христианского учения, не могли игнорировать философию как стиль мышления и даже считали себя философами, изучая и с новых позиций исследуя наследие древних любомудров. И чтобы отличать себя от представителей платонизма, стоицизма и т.д., предпочитали называть себя – «христианами». Для таких «христиан» философия была не просто стилем мышления, которым пытаются познать начала и концы вещей, как ее понимали греки. Для них она была состоянием души и уровнем духа, открытым Богу как Истине. Вот почему Иустин считал, что, хотя без целомудрия никто не может овладеть мудростью, но он только необходимой, но не достаточным условием действительно глубинного познания. Кстати, в молодые годы он также разделял античное отношение к философии и понимал философствования как совершенный акт чисто умственной деятельности, пока не встретил старика, который заставил его критически переосмыслить традиционно античные мировоззренческие позиции. Эту встречу Иустин описывает в «Диалоге» и приводит убедительные аргументы незнакомца о необходимости поиска Единого Бога. Потому поиск первооснов, чем занимаются философы, с необходимостью выводит нас к признанию Надсущого. Глубина процесса познания зависит от тех задач, которые ставит перед собой исследователь. Даже обычное познания окружающего предполагает признание его чувственного основания. А разве проникновения в глубины бытия не приводит нас к признанию надсущих божественных начал, неподвластные ни чувством, ни ума? Более того, возникает уверенность в наличии таких начал! При каких условиях у человека складывается такая уверенность? Пожалуй, только когда она наставлена Святым Духом, и только у того, в ком говорит Святой Дух. Именно такому человеку открывались «начало и конце вещей,»равно как и то, что должен знать философ». Люди эти называются пророками, которых кроме ума характерно праведную жизнь, чистота и сила духа. «Они одни и знали, и возвестили людям истину, несмотря ни на желающим, не боясь, НЕ увлекаясь славой, но говорили только то, что слышали и видели, когда были исполнены Святого Духа».
В своих речах пророки не искали доказательств, потому что они как определенные свидетели истины были выше любой доказательство. Поэтому и раннехристианская философия, которая не только руководствуется разумом, но и базируется на праведности носителей христианского духа и странных откровениях, является философией свидетельств, что достойны абсолютного доверия мыслителей-теоретиков. Итак, для христианского философа «философия по истине есть величайшее и драгоценнейшее в глазах Божиих стяжание: она одна Приводит нас к Богу и делает нас угодными Ему, и подлинно Святы то, Которые устремилы свой ум к философии и для какой цели она ниспослана людям…»2. Как видим, философия становится и уровень мышления, и как состояние души, открытый Богу, и как образ жизни. Она – и ступень к Богу Истины, и одновременно умная рефлексия над Божественной Истиной.
Апологеты вообще, и Иустин лично, разработали и заложили стратегию развертывания христианской защиты, а потому круг вопросов, интересовавших апологетов, было несколько иным, по сравнению с античной философской проблематикой. Анализируя наследие Иустина с уровня окончательно сложившейся ортодоксии, можно найти неустойчивость терминологии, ненаработаные методологии, и все это – как общую этапность в историческом формировании христианского мышления. Так, Иустина интересуют вопросы, что есть «Бог», «провединня (Божественная воля)», «Сын – Логос – Слово», Троица»,»Созидание»,»Воплощение»,»Воскресение»и другие.
Философское осмысление Бога приводит к выводу, что Бог един, нерожденный, безымянный. Он – Отец всего, но Он транцен-дентний и неисчерпаем. Он – начало всего, но сам изначально не имеет. А потому он не имеет собственного имени. Такие определения Бога, кажется, нам уже известны из аллегорических намеков Платона по поводу Единого, откровенных мыслей гностика Василида (II в.), Последовательных обоснований Першоединого в неоплатонизме III-VI вв. Однако, и по времени, и идеологически, и теоретически христианские монотеистические обоснование Иустина самостоятельные и новаторские. В «Апологии II» Иустин пишет следующее: «… Отцу всего, НЕ рожденному, имеется определенного имени. Ибо если бы Он назывался каким-нибудь именем, то имел бы кого-либо старше себя, Который дал Ему имя. Что же касается до слов: Отец, Бог, Творец, Господь и Владыка, – Это не суть имена, но названия, взятые от благодеяний и дел Его».
По Иустином, Единый благой Бог тройственным способом представляет собственную силу. В качестве Отца Он – творец мира. Но трансцендентность присуща именно (и только!) Отцу. В мир Бог предстает как Сын и Св. Дух. Отец посылает Сына в мир, чтобы передать божественное учение людям как пророчество через Святого Духа. Каждый из них имеет свою божественную миссию, однако, божественность их различается иерархийнистю. Поэтому, хотя Иустин пытается осмыслить троичность Бога как диалектическое единство, нового методологического опыта ему еще не хватает. А известный ему философский опыт античности (Платон) идеологически переводит диалектику единства, разработки которой стремится христианская идеология, в плоскость субординации.
В христианстве Божественную жизнь совершенно скрыто (в отличие от античной традиции) от человека. Вместе с тем, связь между ними существует. Им есть Сын, или Слово, Логос. По Иустином, это уже, в отличие от Бога, – имя, потому предоставлено от рождения. В то же время, по Иустином Бог (т.е. Отец) – “не есть имя, но мысль, всаженная в человеческую природу в чем-то неизъяснимом». Таким образом, «несказаннисть», «неисчерпаемость» – то есть прерогатива Отца. Иисус уже имеет имя и значение и человека, Спасителя. Итак, «… мы знаем, что Он Сын Самого истинного Бога, и почитаем его на втором месте. А Духа пророчески на третьем»2. Впоследствии такую идеологическую непоследовательность признают за ересь, однако, мы будем отмечать в ней страстное стремление найти вербальное выражение несказанной, т.е. попытку перевода замысла Божественного Слова на язык конечного человеческого понимания.
Интересна интерпретация идеи «Божественной передвизначености». На первый взгляд, она напоминает античные «необходимость», «рок», «рок». Но Иустин различает их и акцентирует, что передвизначенисть в христианстве является лишь замысел, который получает уточнения свободой человеческой деятельности. Человек в отличие от других творений была создана такой, что может свободно выбирать, поэтому «судьба» для нее не является неизбежной. Последняя является «достойной наградой», что ожидает человека по воскресении.
Для того, чтобы философски осмыслить «Воскресение», Иустин пытается осознать Слово и перевести его в плоскость человеческой истории. Иустин различает в Слове ракурсы понимания. Во-первых, Слово еще смутное: Слово, которое принадлежит Богу-Отцу для творчества. Во-вторых, Слово, провозглашением которого Бог творит мир. В-третьих, Слово, посеяно везде (в мире) своим присутствием. В-четвертых, Слово воплощенное, или Христос, что является максимальным выражением Бога в тварном мире.
Именно с помощью Слова Иустин пытается соединить оба мира: мир Божественный и мир тварный. Божественное Слово несет в себе не только гносеологический смысл, но и онтологический начало, силу, бесконечные возможности. Однако, становясь «началом» во время создания, оно реализует собой определенный замысел, некую реальность, которая переводит божественную вечность, во временную и пространственную конечность, испытывая распределения в телах. Именно безмерность Слова открыла безграничность словесных интерпретаций, с которой человек должен выбрать свою. И вследствие этого выбранный путь является судьбоносным, что ведет человека или к смерти, или к спасению. Итак, наш мир принадлежит и Слову и плоти. В существующем мире Слово только распознается, благодаря чему мир связывается с Богом и трансцендентное, и имманентное. Мир, который отпал от Бога, имеет шанс возвращения к своим истокам, если человек свободно выберет путь спасения и воскресения с Иисусом Христом, то есть на христианском пути.
(No Ratings Yet)
Загрузка...